Ноговицын О.М. Человек как субъект потребностей // Проблемы социально-гуманитарного знания: История и современность. Л.: Ленинградский ун-т, 1989. С. 187–201.

Подготовлено к публикации И.Н. Зайцевым. После сканирования и распознания текст проверен, исправлено несколько очевидных опечаток, редактура не производилась; в исходной публикации текст выделялся подчёркиванием, оно заменено на курсив. В книге над заголовком статьи рукой ОМ приписано: Структура мотивов в марксистской антропологии; видимо более правильная версия названия.

---

Адекватность познания социальных процессов в существенной мере зависит от полноты нашего представления о структуре мотивов, действующих в том или ином обществе. Мотивы, цели, интересы, установки и пр. – все то, что в совокупности образует волевой аспект человеческой деятельности, и что мы в данной работе условно объединяем понятием потребностей – выступают как результаты общественной жизни и в то же время как ее активнейшая предпосылка. Общественное бытие оказывает определяющее воздействие на поведение людей через посредство их потребностей – этим определяется общее место и значение потребностей в жизни общества и в науке об обществе. Поскольку общественное бытие и прежде всего способ производства, исторически претерпевает существенные изменения, принципиально изменяется и структура социальных потребностей. Задача данного исследования заключается в том, чтобы показать наиболее общие черты динамики социальных потребностей в зависимости от развития способа производства.

Поскольку социальные потребности никогда не отменяют биологических и развиваются только на их основе, анализ общественной структуры потребностей должен начинаться с анализа биологических нужд и соответствующего им способа деятельности. Для этой простейшей формы деятельности характерно внешнее, безразличное отношение между содержанием самой деятельности и содержанием определяющей ее потребности: деятельность выступает лишь как средство, которое не имеет значения само по себе, и единственное достоинство которого с точки зрения потребности заключается в том, чтобы оно скорее и легче было завершено. Изменение содержания деятельности совершенно безразлично с точки зрения потребности, если только это изменение не усложняет и не затягивает удовлетворение потребности. Наконец, там, где потребление возможно почти при полном отсутствии специальной деятельности, последняя вообще теряет смысл и причины для развития. Так как указанная форма деятельности по своей сущности подчинена и обусловлена потребностями, то уровень потребностей образует естественный предел для развития самой деятельности. Поведение животных никогда даже при значительном разнообразии внешних условий, не выходит за известные границы, потому что основанием имеет ограниченный круг потребностей.

Таким образом, характерной чертой данной, биологической по существу и в то же время базисной даш человека, формы деятельности является то, что человек здесь выступает как субъект потребности или нужды, а это означает, что он внешним образом относится к содержанию своей деятельности как безразличному самому по себе средству и ограничивает деятельность пределами своей нужды.

Однако в недрах первоначальной, еще биологической формы деятельности развиваются предпосылки для собственно человеческого труда. Мы оставляем в стороне анализ этих исторических предпосылок и рассмотрим сам этот труд в его значении для развития потребностей. С этой точки зрения собственно человеческий труд представляет собой способ развития сущностных сил человека, в процессе которого человек выходит за пределы своих биологических потребностей. Этот выход человека, в деятельности и через деятельность, за рамки естественных нужд, может быть объяснен только тем, что человек находит цель и стимул для себя в самой этой деятельности так таковой.

Осваивая новые, сверх естественных нужд, способы существования, открывая в себе благодаря этому новые возможности, испытывая незнакомые ему ранее ощущения, человек во всем этом видит уже не условие для оставленных далеко позади первоначальных потребностей, но рассматривает эту творческую, творящую его самого деятельность как цель в себе. Такого рода деятельность не низводится уже более до роли безразличного самого по себе средства удовлетворять предшествующий ей и безусловно заданный ей мотив. Наоборот, она раскрывает и показывает свою ценность непосредственно в самом процессе своего развертывания как деятельности; не подчиненная заранее заданным меркам и стимулам, она сама влечет за собой человека, создавая, по мере своего развития, все новые ценности для него.

Вместе с тем человек производит общественным способом. Совокупная деятельность общества реализуется как множество индивидуальных творческих актов, каждый из которых создает условия для других. Специфическая сущность каждой отдельной личности осуществляется в особом роде деятельности, который создает предметные и иные возможности для осуществления других видов деятельности, и, в свою очередь, от них получает условия своей возможности. Следовательно, если рассматривать отдельного человека, то он, с одной стороны, творчески и самоценно развивается в деятельности, не подчиненной заранее заданным нуждам, потребностям и пр., а с другой стороны, он постоянно испытывает нужду, потребность в условиях осуществления этой деятельности, поступающих от других людей. В своей собственной деятельности человек обращен не к результату, удовлетворяющему какую-то его потребность, а к процессу самой деятельности. Но в деятельности других людей его интересует результат, продукт, который лишь в законченном виде (а отнюдь не как процесс изготовления) может быть использован им в своем творчестве. Следовательно, общество в целом, – поскольку оно занято развитием своих сущностных сил за рамками суммы своих естественных потребностей, – такое общество, рассматриваемое как единый совокупный человек, полностью преодолевает потребность и нужду как стимул своего развития. В то же время его члены, в силу естественного разделения труда, нуждаются друг в друге для совместного преодоления самого состояния нужды.

Эти потребности, возникающие из разделения функций в коллективном творчестве, имеют, однако, качественно иной характер по сравнению о обычными естественными потребностями. И те, и другие есть потребности в результате, а не в процессе труда, и в этом смысле они в равной степени несамоценны, т.е. они в равной степени сводят деятельность (свою или чужую) к средству, выступают по отношению к ней как “внешняя целесообразность” (К. Маркс). Заинтересованность же в продукте труда, а не в самом труде, может быть реализована только в потреблении продукта; потребность предполагает потребление. Однако, потребление, удовлетворяющее естественную потребность, принципиально отличается от потребления условий для самовыражения, отличается не судьбой продукта, который в обоих случаях принимает “форму, присущую для человека” (К. Маркс), а характером деятельности самого человека. В одном случав это просто биологический и физиологический процесс усвоения, которым завершается различная по сложности целесообразная деятельность изготовления продукта, а в другом случае – творчество новых форм жизнедеятельности. В этом втором случае потребление – которое есть действительно потребление по указанным выше причинам – в то же время представляет собой действительное производство.

Следовательно, общественный обмен продуктами труда, продолжающийся за рамками обеспечения естествешшх потребностей, а также потребление этих продуктов, выступают уже не как самостоятельные фазы общественной жизни, связанные с производством лишь как внешнее его условие, но как непосредственно элементы самого производства. Потребление одним производителем продуктов другого есть одновременно создание новых условий для деятельности этого второго производителя. “Потребляя” телевизор, созданный другими людьми, я не только уничтожаю его вещную форму – как это имеет место при еде, питье и пр., – чтобы в дальнейшем иметь возможность что-то производить, но самый процесс моего потребления заключается в активном освоении через посредство телевизора новых форм эмоциональной и интеллектуальной жизни, из процесса потребления я выхожу в ином социальном качестве и представляю для людей новый интерес с точки зрения их развития через отношение со мной. Точно также я потребляю любой продукт за пределами биологических нужд: мое потребление является в то же время производством моего нового человеческого качества, воплощенного либо в идеальной, либо в материальной форме, которое, в свою очередь, служит условием саморазвития других людей. Мое потребление есть всегда создание нового предметного результата (идеальная сфера также предметна, как и материальная, беспредметная мысль и чувство также мало возможны, как беспредметная реальность и действие), т.е. создание новых возможностей для творчества других людей и меня самого через потребление этого предметного результата.

Таким образом, развившиеся за пределами биологических социальные, или собственно человеческие, потребности остаются по своей исходной форме все той же нуждой, т.е. потребностью в результате чужого труда при полном безразличии к содержанию самого труда. Однако способом удовлетворения социальной нужды является не потребление как предварительное условие производства, а непосредственно само производство. Потребность в результатах производства разрешается в производстве новых результатов. Следовательно, социальная потребность является потребностью только одной своей стороной, лишь рассматриваемая в одном аспекте, с другой же стороны она перерастает саму форму потребности, предстает как свободное развитие сущностных сил зa пределами всякой потребности.

Свободная деятельность не только развивается за пределами наличных потребностей, но и наоборот, создает новые потребности в человеке. Всякое творческое достижение общества в освоении новых форм своей жизнедеятельности, будучи первоначально индивидуальным или узко групповым открытием, со временем становится в той или иной степени достоянием всего общества и приобретает силу привычки. То, что сначала было свободным шагом за границы имеющихся потребностей и мотивов, превращается постепенно в самую сущность человека и требует привычного воплощения с непреложностью абсолютных биологических нужд. Следовательно, каждому этапу развития общества свойственен определенный уровень требований к жизни, включающий и биологические, и социальные потребности и рассматриваемый обществом в целом как уровень естественной необходимости для него.

Однако, хотя социально приобретенные потребности определяют деятельность человека с непреложностью биологических потребностей и в этом смысле являются ни чем иным, как нуждой, следует не забывать, что это нужда не в результатах, а в самом процессе деятельности, и в этом уже заключается коренное различие между социальной нуждой и нуждой биологической. Цивилизованный человек нуждается в том, чтобы есть с помощью ножа и вилки, почти в той же степени, как он нуждается и в самой еде, но если от процесса еды как удовлетворения голода он требует только результата – сытости, так что сам этот процесс с точки зрения чисто биологической может быть заменен, стажем, прямым введением пищи в желудок, то процесс еды как социальный феномен, облагороженный специальными условиями, важен именно как таковой. Удовлетворенно социальной потребности заключается в самой деятельности ее удовлетворения.

Итак, в структуре общественных потребностей мы можем выделить пота три больших класса, имеющих различный источник и поразному влияющих на характер общественной жизни. Это биологические потребности, подчиняющие себе деятельность человека, делающие его безразличным к содержанию своей деятельности и ограниченным в сфере своего проявления. Затем потребности в предметных условиях, которыми обмениваются люди в процессе свободного саморазвития. А также потребности в освоенных в этом процессе саморазвития формах и способах жизнедеятельности, укоренившихся в самой природе человека и приобретших значение необходимости. Первая и третья группа мотивов образуют в каждый исторический данный период “царство естественной необходимости”. Но хотя это царство, т.е. сфера деятельности исходя из потребностей, постоянно расширяется, потому что сама природа человека становится все богаче, тем не менее отношение между необходимым и свободным трудом, т.е. трудом побуждаемым потребностями и побуждающим, творящим потребности – это отношение для каждого исторического периода остается.

Вместе с тем это отношение не остается неизменным. Перспективу изменения пропорций между свободным и необходимым общественным трудом выявил К. Маркс в известном рассуждении из третьего тома “Капитала”. Здесь К. Маркс указывает на историческую ограниченность того взгляда, который кажется столь естественным при существующем способе производства и который связывает богатство общества с возможностью удовлетворить потребности людей, причем не только имеющиеся – это было бы, очевидно, еще не богатством, а только минимальной обеспеченностью, – но и те, которые превосходят уже имеющийся уровень потребления. На каждом этапе развития общества у него имеются абсолютные, т.е. биологические, и социальные, но ставшие уже привычными потребности; и те, и другие воспринимаются обществом как необходимые. Сверх них, однако, в общественном сознании всегда есть некоторое опережение данного, необходимого уровня требований к жизни, – те же необходимые потребности, но взятые в развитии, в предвидении закономерного роста потребления. Такое повышенное, существующее до времени лишь в идеальном плане, потребление всегда идет впереди производства и является стимулом для него. Именно возможность удовлетворения этих превышающих данный исторически необходимый минимум мотивов, в известном смысле идеалов общества и представляется, при известном уровне производства, богатством общества. Действительно, производство – и это во многом остается верным не только для современного К. Марксу, но также современного нам производства – едва успевает удовлетворить повышающийся уровень необходимых потребностей, и когда хотя бы небольшая часть рабочего времени при этом уделяется опережающим “прибавочным” потребностям, то этим уже исчерпываются наши представления о богатстве и изобилии.

Критерием богатства общества, согласно этому взгляду, является пропорция между удовлетворяемыми необходимыми и “идеальными” потребностями: чем больше в общем труде доля труда прибавочного и чем больше в общей сумме потребностей доля потребностей избыточных, тем богаче должно быть признано общество. То, что весь труд общества, все его целесообразные усилия, направляются на удовлетворение потребностей – это не подвергается никакому сомнению.

Однако самые “идеальные” потребности общества имеют естественный предел в историческом уровне необходимого, они создаются в сознании общества только на основе предвидения о необходимом и не могут полностью оторваться от него в сферу чистых вымыслов и случайных прихотей. Во всяком случае эти вымыслы и прихоти не приобретают статуса общественного требования к производству. Действительные опережающие мотивы стоят на твердой почве возможного, т.е. предвидение прошлого опыта роста потребностей, и по существу входят в число признаваемой обществом необходимости, хотя ее удовлетворение воспринимается уже как богатство. Таким образом, общая сумма биологических, социальных и уже освоенных, а также опережающих, избыточных потребностей – эта сумма на каждом историческом этапе конечна и определенна. При ограниченных возможностях производства избыточные потребности кажутся беспредельными, потому что они никогда не удовлетворяются вполне. Но в действительности это, конечно, не так. С другой стороны, хотя потребности растут вместе с производством, производство развивается быстрее, чем потребности. В противном случае мы никогда не чувствовали бы улучшений в нашей жизни. Но с развитием производства все меньшие затраты труда создают все большие блага, поэтому прогресс человечества заключается, в частности, и в ослаблении давящей силы его потребностей.

В результате постепенно (хотя и довольно медленно) уменьшается общее рабочее время, требуемое для обеспечения всей суммы имеющихся потребностей общества, как биологических, так и социальных, как необходимых, так и избыточных. Внутри же этого времени все более возрастает доля труда, направленного на избыточные потребности, для удовлетворения которых открывается все больше возможностей. Следовательно, структура рабочего времени изменяется в пользу прибавочного труда, тогда как общее количество рабочего времени вообще уменьшается. Таким образом, полностью реализуется бытующее представление о богатстве как о полном удовлетворении избыточных потребностей, которые вследствие этого занимают все больше места в общей сумме потребностей. А с другой стороны, развеивается иллюзия, что вся деятельность общества должна подчиняться потребностям. Перед обществом все более раскрывается перспектива и возможности труда вообще не ради потребностей, которые были бы так или иначе сформированы до труда и подчиняли бы себе труд.

Свой анализ К. Маркс заканчивает следующими словами: “Царство свободы начинается в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства… По ту сторону его начинается развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы, которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве необходимости, как на своем базисе. Сокращение рабочего дня – основное условие” (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 25. Ч. П. С. 386-387).

Марксов перспективный анализ взаимоотношения необходимости и свободы в общественном производстве заставляет внести дополнения в общую структуру потребностей, обоснованную ранее. Правде всего, социальные потребности, имеющие в определенный исторический период статус необходимых (они выделены нами выше в третью группу) следует брать с “поправкой на опережение”, т.е. включить в их число также и избыточные потребности. Общий блок мотивов, характеризующих сферу “естественной необходимости” для данного общества, будет, следовательно, включать в себя биологические, социальные укоренившиеся и избыточные мотивы, причем последние могут рассматриваться как часть социально-необходимых. Наличие избыточных потребностей вообще достаточно очевидно и их можно было ввести в структуру общественных потребностей и до марксова анализа, но реальное их значение, как мы видели, выявляется только в свете взаимоотношения свободного и необходимого труда. Поэтому мы можем ввести указанную поправку только сейчас.

Кроме того, бросается в глаза, что царство необходимости, т.е. деятельность ради потребностей, К. Маркс относит целиком к материальной стороне производства, давая понять тем самым, что всякая свободная деятельность, выступающая для ее субъекта как самоцель должна быть отнесена к производству духовному. С общефилософской точки зрения это понятно: всякий духовный акт предполагает разум и волю. Свободный от ограниченности потребностей субъект преобразует мир по законам и меркам не своим (потребности субъекта и есть та мерка, которая задает его отношение к миру), а самого мира, его объективного предметного бытия. Законы деятельности субъекта прочно опираются на законы той действительности, в которой деятельность осуществляется. Для этого необходимо знать эти законы, открыть их в мире объективным беспристрастным познанием. С другой стороны, деятельность саморазвития, которая не обусловлена предварительной потребностью, интересом, нуждой субъекта, а наоборот, сама, по мере осуществления, рождает потребность, интерес, нужду в себе, – такая деятельность может быть результатом лишь свободного решения воли. Напротив, отношение к миру, с точки зрения субъективных потребностей предполагает навязывание ему законов и мерок, внешних самому этому миру. Деятельность субъекта теряет основу в объектиных законах действительности, исчезает руководящая нить деятельности, которая черпалась в законах, формах и мерах мира. Цели воздействия на мир извне, со стороны могут достигаться лишь случайным перебором вариантов, благодаря удаче и опытности. Свободная воля здесь уступает место потребностям, а объективное знание – субъективному опыту. Следовательно, свободная деятельность всегда является духовной, даже если она не ограничивается сферой идей и психических образов и воплощается также в материальных формах. А деятельность, ограниченная потребностями, даже если она протекает в голове субъекта, всегда остается лишенной духовных начал.

Отсюда следует, что понятия духовности и потребности не сочетаемы: не может быть потребности в духовной деятельности. Говоря о духовных потребностях, нужно, с одной стороны, иметь в виду, что это может иметь отношение только с уже освоенным достижением свободного саморазвития, так сказать, к уже застывший формам первоначально живого движения. Само же это движение разворачивается всегда сверх и впереди всяких потребностей. Нам становятся необходимы привычные формы духовной жизни, которые в период освоения отнюдь не имели безусловного значения. С другой стороны, мы видели, что всякая самоценная деятельность предполагает условия, в которых субъект испытывает нужду. Чтобы играть на рояле, нужна уже сочиненная музыка и изготовленный рояль. В этом смысле человек также испытывает потребности в духовных ценностях, т.е. духовные потребности. Но все это не затрагивает существа духовной деятельности, которое остается тем же при создании новых идей, технических изобретений, форм общения и художественных форм – попросту говоря, при любом создании нового, которое еще не востребовано и не вытекает из человеческой природы, а наоборот, обогащает саму эту природу. Иначе это может бить выражено так, что действительная духовность и действительное творчество не бывают понуждаемы – ни какой-либо внешней силой, ни внутренней силой нужды. С другой стороны, духовная потребность, даже там, где она существует, всегда есть потребность в самом действии и в условиях для действия, т.е. имеет совершенно иную форму, нежели потребность биологическая (см. об этом выше).

Итак, мы видим, как вместе с историческим развитием общества его деятельность во всех сферах избавляется от самой формы потребности как своего основного и необходимого условия. Биологические нужды полностью подчиняют себе способ деятельности. Но они удовлетворяются все легче и быстрее, и одновременно все более возрастает культурное достояние общества. Это достояние также с необходимостью требует своего деятельного воплощения, но такая необходимость уже не есть собственно потребность, поскольку требуемым, удовлетворяющим нужду здесь является само содержание деятельности, а не его результат. Однако и эта форма обязательного побуждения с развитием производительных сил все больше уступает место свободной, начинающейся после всех вообще форм обязательности, а потому и вполне самоценной деятельности развитие сущностных сил. В этой сфере потребности сохраняются лишь как момент коллективного творчества, которое в общественном масштабе от начала и до конца самоценно.

Но мы до сих пор рассматривали структуру и динамику общественных потребностей так, как если бы речь шла о каком-то идеальном обществе, лишенном внутреннего антагонизма и связанной с ним “превращенности” – искаженности и иллюзорности проявления всякой действующей в обществе сущности. Мы, следовательно, рассмотрели существенную структуру потребностей вне связи с разнообразными превращенными формами ее конкретных социальных выражений. Но именно эта формы реального социального бытия потребностей и стоят у всех перед глазами и требуют объяснения. Выявленная сущность, таким образом, является лишь условием для такого объясняющего анализа реальности.

Если действительное, сущностное развитие общества состоит в преодолении самого способа развития через потребности, то этот процесс в условиях социальных противоречий принимает на поверхности вещей противоположную себе форму роста потребительства. В современном капиталистическом, и отчасти социалистическом обществе действуют по крайней мере три основных социальных фактора, в совокупности приводящих к устойчивому превращенному отражению в сознании людей действительного отношения их труда к их потребностям. Прежде всего, в обществе, где большинство населения не владеет средствами производства, для этого большинства выбор характера деятельности, соответствующего их человеческим, личностным сущностным силам, остается принципиально ограниченным. В этих условиях развитие сущностных сил не только замедляется, но и тогда, когда оно происходит в процессе трудовой деятельности, оно происходит в насильственной форме. Вся совокупная сущность общества обогащается и развивается в совокупном общественном труде, но при этом каждый отдельный человек из того большинства общества, которое не является хозяином средств труда и, значит, хозяином самого своего труда, обогащает и развивает не свою сущность. Но даже тогда, когда отдельному человеку удается воплотить себя в общественном труде, общественные условия препятствуют ему правильно осознать это. Экономические условия товарного производства представляют ему дело так, что он весь свой труд – и тот, который служит удовлетворению имеющихся потребностей, и тот, который в своем творческом качестве превращается в цель в себе – обменивает на деньги, следовательно, должен воспринимать как средство получения денег. Деньги же, понятно, важны не сами по себе, а как обеспечение досуга. Цели человека переносятся из крупных форм общественного труда, создающего возможности широкого личного развития, на досуг, ограниченный узкими рамками времени, функций отдыха и развлечения (как необходимого условия восстановления сил), вообще органическими условиями индивидуального быта. Высшая творческая потенция человека, загнанная в бедную сферу досуга, дробится на незначительные формы (хобби и пр.). В результате действительные достижения в развитии человеческих сил общества отчасти совершаются крайне невыгодным для каждой отдельной личности способом, отчасти не осознаются личностью как его действительное достижение. Нарастающее творческое саморазвитие общества остается чуждым отдельным людям.

С другой стороны, господствующая часть общества, владеющая средствами производства и избавленная от тягот необходимого труда, владеет “монополией общественного развития” (К. Маркс), имеет все условия для самоценной деятельности в наиболее подходящей для каждой личности сфере. Но неестественность положения этой части общества ведет к тому, что и эта деятельность людей принимает извращенную форму привилегированности. Механизм извращения свободной деятельности, возвышающейся над необходимым и обеспечивающим ее трудом, весьма интересен. Мы видели, что для свободного самоценного труда нужны условия. Эти условия при нормальном положении подчинены содержанию труда и выбираются в соответствии с ним; они являются именно условиями для труда. Положение привилегированности свободного труда приводит к тому, что предметное, вещественное его окружение становится социально значимым признаком, на него переносится основное внимание. Вместо того, чтобы вещественные условия были для труда, труд становится для условий. Труд опять-таки низводится до простого средства, тогда как целью являются условия его протекания. Свободная жизнедеятельность привилегированного меньшинства превращается в бессодержательный ритуал причастности к условиям, олицетворяющим свободу. Искусство, высшие формы общения, спорт, интеллектуальное творчество и т.д. – все те сферы, где проявления тела, ума, воли свободно развиваются за пределами физических и социальных нужд – превращаются в сакральное действо, где главную роль играют не люди, а вещи. Потребительство, т.е. обладание или причастность (которая тоже так или иначе есть обладание) вещам и здесь поглощает самоценность деятельности.

Наконец, в условиях экономической конкуренции всегда сохраняется фактор борьбы за рынки сбыта. И в современных условиях поделенности мира расширение сбыта все более достигается путем интенсификации и расширения сферы потребностей внутри общества. Это достигается самыми различными социокультурными средствами (воспитание, реклама и пр.) при полном безразличии к действительному развитию сущностных сил людей. Воспитанная, внедренная в сознание, выпестованная утонченнейшими средствами психологического воздействия потребность овладевает человеком извне, вытекает из логики рынка, а не логики его развития, и тем не менее полностью подчиняет его себе, превращает всю его деятельность в его глазах в безразличное средство удовлетворить эту потребность. Влияние этого фактора в равной степени распространяется и на высшую, и на низшую часть общества. Поскольку все такого рода потребности социальны по происхождению, их форма повторяет превращенную форму привилегированного труда: у людей формируется потребность в условиях, к которым подстраивается и в которых выхолащивается их деятельность. Телевизор перестает быть условием саморазвития, но его приобретение и его использование становится необходимой внедренной в сознание потребностью, которой жертвуют время и силы вне зависимости от того, происходит при этом развитие или, наоборот, обеднение личности. Здесь, следовательно, также имеет место своеобразная сакрализация условий деятельности, которой жертвуется содержание деятельности. Но подчиненность труда его вещным условиям здесь не связана с какими-либо привилегиями. Эти условия просто престижны т.е. соответствуют стандарту образа жизни, выработанному на логике рынка и навязанному обществу всеми возможными путями.

Мы видим, следовательно, какие сложные структуры скрываются за такими явлениями, как потребителютво, вещизм и пр. Во-первых, потребительство не связано собственно о потребностями в том смысле, что здесь нет аналогии с потребностями биологическими. Потребительство, как социальное явление, состоит не в стремлении потребить, а в стремлении действовать. Интерес потребительства связан не с результатами, а с процессом деятельности. Но при этом в процессе деятельности его содержание подчиняется его вещным условиям. Сам труд на этот раз не приносится в жертву пригодному для потребления результату, но от этого труд еще не становится целью в себе. Социальный способ низвести содержание жизнедеятельности, которая, казалось бы, уже вырвалась из животных уз, к безразличному самому по себе средству состоит в превращении средств и условий труда в цель для него.

Мы видим также, что проблема разумных потребностей никак не связана с разумным ограничением потребностей. Биологические потребности существенно ограничить нельзя в силу их абсолютного характера. А социальные потребности имеют своим содержанием отнюдь не потребление, которое, если его продолжать по аналогии с биологическими нуждами, действительно бесконечно, а наоборот, производство, которое имеет естественные границы в способности человека действовать. То, что содержанием социальных потребностей является сам труд, отнюдь не явлено в социальной жизни, где труд в той или иной мере всегда подчинен привилегированным, престижным условиям, целям наживы и досуга. Но тем не менее это так. А раз это так, то проблема разумности потребностей может быть решена не путем ограничений, а только путем уничтожения тех социальных причин, которые искажают самоценный труд – единственное содержание социальных потребностей.